СЛУЧАЙ В СТЕПИ
Мы возвращались с инспекторской проверки одной из школ далекого алтайского села. Несколько дней дул буран. Он занес дороги и завалил сёла горами снега. Ветер стих, но его сменил жестокий мороз ниже сорока градусов. Когда под вечер, закончив дела, мы разместились в двух высоких санях-кошёвках, облачившись поверх шуб и пальто в огромные овчинные тулупы, термометр показывал минус сорок восемь градусов.
Я ехала во вторых санях вместе с Александрой Васильевной, опытной учительницей, моим товарищем по РОНО.
Конь нам достался старый, но очень норовистый. Мы уже хлебнули с ним горя, когда ехали из дому. Каждой встречной лошади он уступал дорогу задолго до её приближения, сходя с колеи в снег, а затем норовил повернуть за ней к дому. Мы намерены были на обратом пути поменяться лошадьми со старшим инспектором, но Александр Кузьмич уверил нас, что теперь, когда мы едем домой, Серый домчит нас как метеор. Поверив ему, мы не захотели расставаться с таким хорошим конём.
Серый рванулся и, без всякого понукания, вынес нас на окраину села.
В это время, со стороны села, раздался дружный детский крик. Мы повернули головы и увидели школьников вышедших, несмотря на сильный мороз, на окраину села проводить редких гостей. Дети кричали нам что-то и махали руками. Но, к большому сожалению, мы не смогли ответить им тем же. Серый, вдруг, помчался вниз с такой быстротой, что я почувствовала, как отделяюсь от сиденья и едва успела ухватиться за сани.
Конь то нёс нас стремительно вниз, то мчал вверх, преодолевая огромные горы снега, намётанные бураном у окраины села.
Скоро село скрылось в неярком холодном блеске угасающего дня. Над степью опустились сумерки. Конь, не сбавляя хода, мчал нас домой, к теплу. Мы покрепче укутались в тулупы и предались сладким мечтам.
Взошла луна и степь преобразилась. Покрытая чудным белым покровом, она была сказочно хороша! Снег под луной мерцал, вспыхивая мириадами голубых искр. нетронутая до самого горизонта гладкая поверхность снежного покрова нарушалась лишь изрытой лентой дороги.
Сани с нашими товарищами скоро исчезли в этой мерцающей дали и было такое ощущение, будто мы одни в этом невероятном сказочном царстве снегов. Казалось, что не конь мчит нас по степи, а сами мы несёмся над степью на удивительных крыльях.
Дорога пошла лощиной, между двумя огромными сугробами, в углублении, напоминающим туннель. Затем стены "туннеля" заметно уменьшились. Вдали, тёмными пятнами на белой скатерти снегов, проплыли хаты соседнего села Заклбдного. Молочно-белый дым стоял столбами над хатами как замороженный. До дома оставалось двенадцать километров.
Луна поднялась выше, сделалась меньше, но светила ярче прежнего, заливая всё каким-то неестественно-синим цветом. Небо стало таким прозрачно-синим, а звёзды такими яркими, что казалось они тоненько звенят от мороза, охватившего всё своим ледяным дыханием.
- Так вот почему он зовётся "Голубой Алтай", - подумала я, вспомнив слышанные где-то слова, - от голубого неповторимого и невиданного неба.
Но скоро нам суждено было вернуться из чудесной сказки в действительность.
Мороз тем временем стал проникать сквозь наши шубы. Мы поплотнее завернулись в них, предвкушая домашнее тепло и добрый ужин, как вдруг на ухабе сани наши подбросило и мы, вылетев из них, зарылись головами в снег.
Первая мысль, пришедшая мне в голову, была: "Не ушёл бы конь, тогда мы пропали!" Вожжи были намотаны у меня на рукаве шубы. Держать их в руках на таком морозе было невозможно. Я почувствовала, что меня волокут по снегу. Но в следующую минуту конь остановился и я попробовала выкарабкаться из снега. Встать на ноги было нелегким делом. Ноги путались в длинных полах тулупа и я, не вставая, стала оглядываться, ища глазами мою спутницу. Из огромного сугроба, залитого серебристым светом луны, торчали, покачиваясь, два валенка. Когда же, вслед за шевелящейся шубой, появилось испуганное, засыпанное снегом, лицо Александры Васильевны, я не выдержала и так захохотала, что конь всхрапнул и понёс, волоча лежащие боком сани и меня, привязанную вожжой за рукав тулупа. Я стиснула зубы и старалась только, чтобы вожжа не сползла с моего рукава.
Пробежав несколько метров, конь остановился и замер, косясь на меня блестящим глазом. С трудом я вытащила руку из рукава и схватила вожжи. Стараясь не испугать коня, я стала потихоньку выпутываться из тулупа, но встать на ноги мне не удавалось. Обернувшись, я увидела, что Александре Васильевне это тоже не удаётся и она в полном молчании приближается ко мне по-пластунски. Когда она подползла достаточно близко, чтобы мы могли обменяться мнением, первое, что мы сделали, когда взглянули друг на друга - обе завизжали не своими голосами от душившего нас смеха. Серый всхрапнул и пустился галопом, волоча меня и сани. Так происходило несколько раз. Но всё-таки каждый раз разум Серого брал верх и он, проделав несколько скачков, останавливался, как бы не решаясь оставить нас одних в степи.
Мы, наконец, поняли, что наш смех не приведёт к добру. Не глядя друг на друга, мы подползли с обеих сторон к саням, перевернули их и по команде кинулись в них головами вниз. И как только почувствовали себя в санях, мы дали волю дикому смеху. А Серый рванул с места и как ветер помчал нас к дому.
Не помню, как нам удалось вернуться в вертикальное положение помню только, что на следующий день мы пришли в РайОНО обе совершенно без голоса. Но эта поездка ещё больше сдружила нас.
А Серому мы обязаны своим спасением. Мне и сейчас, через много лет, хочется мысленно пожать его честную серую... честное серое копыто.
декабрь 1959